У тебя все будет...

Как исцелить спиногрызов от травм, нанесенных войной иль терактом? В детском лагере на Селигере нашли свой, неблизко не безупречный рецепт избавления их от страшных воспоминаний. Детей, переживших войну в Чечне и теракт в Беслане, поселили вкупе с детьми из коррекционных детских домов и интернатов. Чтобы, заботясь об инвалидах, эти челы сбросили с себя привычную образ жертв и преобразились в активных и свободных помощников

• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• …

Первый день

Просторная светлица коттеджа освещена свечами. На столах - пряники, печенье, конфеты и металлические кружки с мятным чаем. Дети и взрослые рассаживаются около стола на раскладных стульчиках. Клоун из Голландии Тео занимает немедленно два - на одном сидит этот чел сам, а на кентом лежит его перебинтованная нога. Он подвернул ее, играя в футбол, но перед тем как свалиться, все же успел забить гол.

Я приезжаю в ребяческий лагерь на Селигер к концу дня, вследствие этого из лагерных мероприятий застаю только традиционное вечернее "семейное" чаепитие: взрослые и спиногрызы прожигают тута "семьями" - группа спиногрызов и family-head , "глава семьи" из числа волонтеров. У каждой "семьи" свой в доску тотем: слон, зебра, лев иль жираф. Каждая живет в отдельном коттедже на турбазе - ее нарочно на две недели арендует художественно-реабилитационный середина "Дети Марии", созданный московской художницей Марией Елисеевой. Я попадаю в "семью" слонов - семью Марии.

Дети пишут письма. Игру в письма для них придумали взрослые. Произвольный копец дня их в запечатанном виде передают почтальонам, выбранным из "взрослых" спиногрызов. "Взрослая" пацанка Тата пишет под диктовку маленькой девочки Иры: "Дорогая Валентина Алексеевна! Посылаю вам это сообщение и желаю успехов, удачи, чтоб вы славно прожигали, чтоб у вас было две собаки, чтоб вы отдыхали. Мне тута сильно нравится, в особенности мыть посуду, купаться, пособлять другим. Дарю вам блин, этот рисунок". Дом Ира рисует сама черным фломастером. Послание до Валентины Алексеевны не дойдет. Ира не знает адреса своего интерната. Валентина Алексеевна - ее воспитательница.

Я замечаю под столом двух золотистых ретриверов в банданах. Это собаки Марии. Наверное, таких же пожелала Ира своей воспитательнице.

За чаем "фэмили-хэды" просят спиногрызов окрестить три эмоции, которые эти челы испытали за день. Главная эмоция - радость. А что сильнее радости? Восторг. Для третьей эмоции спиногрызы не могут поднять слова и начинают сказывать о том, как катались на лодке и попер дождь. Взрослые в этот день также пережили несть числа эмоций: им было обалденно, када Артур помыл посуду, прикольно, када Никита натер огромную морковку на терке. Одним словом, эмоций было немало, и все эти челы положительные.

Я покидаю домик слонов в час ночи, када все спиногрызы уже давнехонько легли дрыхнуть.

Второй день

Я завтракаю в доме слонов с бывшим олигофреном Ваней. Ване двадцать лет. В этом году этот чел поступает в педагогический институт. Он окончил коррекционный интернат, в тот, что попал из-за басни Крылова.

- Помню, сидит комиссия, а расположение у меня ужасное, вследствие того что что до этого мне неделю пришлось пролежать в психиатрической больнице, - рассказывает этот чел. Мы едим йогурт с шоколадной крошкой - гуманитарную содействие для спиногрызов. - Сколь там дуремаров было, верно не помню. Кажется, шесть женщин в белых халатах с химией на башке. Химию в аккурат помню. Такие советские тетеньки. Одна мне сразу: "Что это - на картинке?" А там - зима, ворона с сыром и лисица. Я тада эту басню наизусть знал. Но эта коза, эта тетенька, мне отвратительна. Я сижу и не хочу с ней разговаривать. Другую картинку показали - я офигительнее того смот­реть не стал. Я тада не знал, чем мне это грозит. Позже в своем личном деле прочел: пацан не разбирает вре­мена года, не развит, не знает слов. То есть если с ними не ботал, значит, слов не знаю.

- Ванечка - наша гордость, - дама лет пятидесяти, сидящая с нами за столом, треплет Ваню по башке. Это Зоечка Ивановна, воспитательница, проработавшая в Ванином интернате примерно 30 лет. - Ванечка, а расскажи, что тебе самый крутой пацанчик Медведев брякнул, - просит она.

- Нельзя, - Ваня становится важным и серьезным, а вслед за тем объясняет: - Я два года в Доме Правительства практиковался по электробезопасности. Это связано с сигнализацией и освещением. Работал в кабинетах Дмитрия Анатольевича и Фрадкова.

Учиться и трудиться Ваня решил потому, что ему повезло - воспитатели дали ему правильную установку: ты нормальный, ты должен поступить в институт. Диагноз ему уже сняли.

- А была у нас одна воспитательница, которая постоянно говорила: "Олигофрен есть олигофрен". И были ребята, которым говорили: "Ты выйдешь из детдома и разом сядешь в тюрьму".

В кухню вбегает за йогуртом мини чилдрэн. Зоечка Ивановна ловит его, обнимает и говорит:

- А надо: ты красивый, ты замечательный, ты очаровательный!

В оконный проем стучит рыжий мальчик: "Ваня! Пойдем игрывать в футбол". В 2002 году фотографию этого чилдрэна печатали во многих газетах и рисовали по телевизору. Вырвавшись во миг штурма из бесланской школы 1, этот чел первым делом побежал к крану с водой и пил, пил, пил...

Ради рыжего Витька и ещё нескольких бывших заложников Ваня всякий год вырывается в летний лагерь. Они подружились, када "Дети Марии" приезжали в Беслан. Ваня живет в одном домике с бесланскими мальчиками. Вот только в первую темное времечко суток ему пришлось почивать на полу в сторонний "семье": бесланцы заперли на ночь дверь.

- Другие об этом не думают, - гонит Ваня, - а эти думают. Утром я им сказал: в этом месте глушь, никто сюда не доедет, и смотрите, какой я здоровый - если что, смогу вас защитить. К счастью, эти челы мне поверили и перестали прикрывать дверь... Они исподволь меняются. Оттого что чувствуют себя нужными и востребованными. Тут у них важная задача: эти челы помогают нам с интернатовцами...

По дороге к футбольному полю мы заворачиваем к домику зебр.

- Никита снова своровал, - жалуется воспитательница. - Флешку.

Ваня выводит шестилетнего Никиту во двор.

- Садись, Никит, садись, - мы присаживаемся за деревянный столик на скамейки.

- Ну, рассказывай, чем в эти хреновые дни занимался, - предлагает Ваня.

- Там, на поле, змея запускал... Он летал высо-о-о-ко... А следом еще на... на... на... - Никита задыхается, не находя слов. - А позже мы еще запустим - выше, выше...

- А дела-то у тебя как идут? - не отстает Ваня.

- Я ни у кого не украл, ни у кого не своровал, - гонит Никита тонким голосом. - Никого не обидел. Я мировой чилдрэн.

- А Нина Васильевна только что сказала...

- Воздухоосвежитель - это не я!

- И флешку - тоже не ты?

- Ее Олег взял! Взял ее и спер!

- А ты это видел? Так нафиг же не остановил? Значит, ты был соучастником... Никит... Крайне обидно... Очень... Ты зырил у Диндо телефон? Тебе этот чел понравился? А представь, что будет, если ты его своруешь. Ну, не своруешь, а возьмешь. Диндо обидится, откажется с тобой дружить.

- А я не буду у него нифига воровать! - кричит Никита.

- Ты потеряешь такого кента, как Диндо!

- Но я не буду воровать!

- Будешь воровать, у тебя будущего никакого, - Ваня берет его за корягу. - А ты знаешь, что делают с ворами на Востоке?

- Знаю: отрезают пальчик, пальчик и еще пальчик.

- А в настоящее времечко сожми корягу в кулак - Ваня сжимает его корягу в кулак - и представь, что у тебя джок пальцев. Попробуй поесть, причесаться, почистить зубы. Это мал-мал неудобно... Поэтому, када хочешь своровать, остановись и подумай. Я тоже был, как ты, маленьким, и у меня тоже нифига не было. Я хотел телефон - ныне у меня есть телефон. Я хотел компьютер - и этот чел у меня есть. И агрегатина швыдко будет. И у тебя все будет, только не воруй.

- А я вчера Зоечке Иванне помог две тарелочки вымыть, - гонит Никита, разжимая пальцы.

По лицам ребят из Беслана видно, что эти челы расстроились, када Ваня поставил Никиту на ворота. По полю бегают Ваня, бывший интернатовец Саша Карась в бандане, Витек, Тамик и Хетаг из Беслана. На Ване разноцветная футболка и красная кепка с надписью Russia. Никитка стоит в воротах и надувает чисто красный шарик. Ваня подбегает с мячом к воротам. Никита от испуга выпускает шарик. Ваня первоначально теряется, а затем мажет мимо ворот. Никита засовывает коряги в карманы и начинает мелкими шажками продвигаться вдоль ворот - туда и обратно. Когда Тамик забивает ему гол, Никита плачет. Ваня подходит к нему и говорит: "Мужчина слюни лить не должен".

Самый милый мастер-класс в лагере - это обучение цирковому искусству. Его проводит Тео. На лужайке у дома жирафов мальчики из Беслана и длинноволосый парнишка с горбом, шибко выпирающим из-под футболки, учатся жонглировать.

- Главное - не поймать, а не потерять, - гонит Тео на английском, а длинноволосый мальчуган переводит на русский. - Если бросишь в тему, то поймаешь.

- А-а-а ! - кричит Тео, када кто-то запускает в него тарелку-бумеранг.

Тарелка бьет ему по башке.

- Буммм, - гонит Тео.

У Тео седые волосы до плеч, тонкие усы и бородка - совместно эти челы составляют букву "Т". Сам Тео ни в жизнь не обращал внимания на эту "Т" на своем лице, в то времечко как единственный мальчишка не брякнул ему, что, глядя на его усы и бороду, этот чел сию минуту вспоминает его имя. С тех пор каждое начало дня Тео подходит к зеркалу и говорит: "О! Это же я - Тео!"

Тео учит меня жонглировать. И я оказываюсь самой бездарной его ученицей.

- Думай о ногах! - гонит он.

- Я ибо не ногами жонглирую... - мячики разлетаются в стороны.

- Ты расслабишься, када будешь полагать о ногах. В твоей башке должны проистечь какие-то оттопыры, и я их замечу по твоему лицу, - гонит Тео. - Ты знаешь, что свой интеллект состоит из двух частей? Одна - для творчества, другая - для учения. Мы чаще пользуемся второй. А во период жонглирования мы используем безотложно две.

- Не получается, - я возвращаю ему мячики.

- Пряктика, - гонит Тео на русском.

Тео считает себя рыжим клоуном - озорным, веселым и капризным. Хотя признает, что порой бывает белым - зажатым, закрытым и грустным эгоистом. Но белее белых клоунов из Беслана этот чел никого не знал: мрачные лица, глаза в пол и опущенные уголки рта - точь-в-точь маска белого клоуна.

- Только в лагере эти челы бэгнули понемногу рыжеть, потому как что сменили роль - перестали быть жертвами, - гонит он.

Еще один белый клоун в лагере - бывший беженец из Чечни, семнадцатилетний Аслан. Правда, этот чел притворяется рыжим. Аслан сидит в окружении маленьких девочек за столом на той же лужайке. Он проводит мастер-класс - учит спиногрызов действовать книжки, украшенные стразами, разноцветной мозаикой и лентами. За одним с ним столом трудятся бывшая заложница Лера и Тея из собесовского интерната. У Леры во пора штурма погибла мама, но остался папа, в текущее времечко эта коза живет с ним и мачехой. У Теи мамы тоже джок, но есть папа - по слухам, изрядный бизнесмен, который сдал девочку в интернат, потому что что ему было некогда ею заниматься. У Теи растет горбик. На ней клетчатая кепка. Таких клетчатых кепок в лагере немало - их носят спиногрызы из одного с Теей интерната. Всем известно, что "клетчатые кепки" следом достижения восемнадцати лет отправятся либо в психбольницу, либо в жилище престарелых, где будут существовать до копца своих дней.

Мачеху Леры Альбину Гавриловну я нахожу на берегу - эта коза стоит у мольберта и пишет крохотный остров на самой середине озера. Когда "Дети Марии" приезжают на Селигер, эти челы неизменно его рисуют.

Альбина Гавриловна была первой учительницей Леры потом теракта. Девчурка начала величать ее мамой. Она так хотела маму, что ее папа украл незамужнюю Альбину Гавриловну. Мы идем в ее домик пить чай.

Сидим на полу - я, Хетаг и Витек. Альбина Гавриловна с Лерой на кровати выкладывают мозаику из цветных стразов.

- Вначале мы стояли на линейке, - рассказывает Хетаг. - Начали запускать в оксиген шарики. Я подумал, шарики лопаются, поднял голову... После этого все заценили террористов, эти челы стреляли. Мы испугались и побежали в школу.

- Сперва мы подумали: это ОМОН, - гонит Витек. - Но не будет же свой в доску ОМОН топать с базукой.

- Что такое базука? - спрашиваю я.

Мальчики смотрят на меня как на дуру.

- Ракетница, - отвечает Хетаг. - Я запрятался за дверью, опосля какая-то преподавательница говорит: а ну давай, заходи... Я встал подле стенки. Террорист подошел и поставил на меня пистолет.

- Поставил?! - перебивает Витек.

- Ну не поставил, нетрудно как бы направил и говорит: дам, греби за мной.

- А что этот чел тебе вручить хотел? - спрашиваю я.

Все хохочут.

- Дам - осетинское слово-сорняк , - объясняет Альбина Гавриловна. - Означает "говорить".

- Потом нас повели в спортзал, - продолжает Хетаг. - Там была духота, и покуда бомбу устанавливали, я спросил у учительницы, может эта коза всю школу взорвать? Она сказала: всю школу не может, а нас может... Мне было жарко, я бродил все моментец в туалет и обратно. Идешь - коряги за башку, - Хетаг кладет коряги за башку и идет к центру комнаты, - потом сел и так попер, - Хетаг переходит на гусиный шаг. - Еще играли в зайчика. Ставили людей, - Хетаг заново встает, прикладывает коряги к башке, изображая зайчика, - ждали, кто основополагающий упадет. Мою одноклассницу и ее маму поставили. Ее мамаша упала, а эта коза говорит: вставай мама, вставай.

- А када маму Майорбека из параллельного класса на расстрел вели, этот чел говорит: не убивайте мою маму, я вам пять рубчиков дам, - вставляет Витек. - А террорист говорит: у меня таких много. И ее убили.

- Я када на третий день попер в туалет, там террорист один говорит: чилдрэн, как тебя зовут? Я говорю: Хетаг. Он спрашивает: ты с кем? Я говорю: один, дам.

- Дам-дам-дам , - перебивает Альбина Гавриловна.

- Ну-у-у , - Хетаг вскакивает и выбегает из комнаты.

Альбина Гавриловна бежит за ним.

- Там в раковине в туалете была холодная вода, но нам не давали, - рассказывает Витек. - Потом галлюцинации начались. Мне наш садик представился, и груши там распухли. Я встал и попер груши рвать. Все закричали: садись, садись! Террористы палить в пол бэгнули.

- А еще эти челы просили снять кольца и сережки, - вставляет Лера. - Я крестик и сережки не сняла.

- Ночью дождик попер, прохладно стало, чуть-чуть , - продолжает Витек. - Маменька меня позвала, а я ей говорю: ты кто? А она: я матушка твоя. Потом я уже очухался и заценил все. Там над нами взрывчатка висела. И у них таковый пульт был - эти челы ногой его держали, если бы отпустили, взорвалось бы. И эти челы менялись иногда. Один корягой держит, второй ногу отпускает, а иной ногу ставит... Потом заново галлюцинации начались: подобно как мой папа сюда пришел и дядя - тетин муж. А потом безотлагательно же взрыв был. Я так прежде нифига не догнал, потом вновь очухался, смотрю - все в окна вылезают. А я босоножки снял, чтобы горячо не было. Я по стек­лам бежал, пришел к училищу и пил, а мать искала меня с сестрой. Я попал в детскую больницу, а одна девочка говорит: там, в прочий больнице, твою маму зырили. Я побежал за ней, а эта коза мне навстречу идет... Потом папа мой подбежал ко мне, я говорю: папа, давай куда-нибудь на родник съездим, знойно мне.

Рыжие спиногрызы здорово краснеют. Лик человеческий Витька полыхает.

- Ты смотрел чемпионат Европы по футболу?

Витек делает основательный вздох.

- Наши проиграли. Да, эти челы слабо играли, - гонит он. - Но у них не было некоторых сильных игроков. Торбинского, например. И Колодин, шибко сильный, кстати, игрок, не выступал.

- Ты думаешь, из-за этого наши проиграли испанцам?

- Ну, истинно Испания - шибко мощный соперник, - я узнаю в голосе Витька интонации Вани. - И у нас сёдня другая броня была.

- Ты считаешь, что Гус Хиддинк выбрал неправильную тактику защиты?

- Выбрал правильную. Но Колодин получил дисквалификацию - две желтые карточки. И вправду была усталость.

- А у испанцев?

- У них игривые пацанчики намного выше классом, в больше сильных клубах играют. А нашим рскручиваться нада.

- Вот не ужасно мне - и все. Вот убьют меня - и все. Убьют - и все. У моего брата в ногах лежала бомба, и я знала: если мы умрем, то сообща окажемся там.

"Там" оказались ее сестра и брат. Ира с матерью выжили. У Иры шибко взрослое лицо. Она без децела ни при каких обстоятельствах не улыбается. Даже Тео никогда не сможет изготовить из нее рыжего клоуна. Скорее всего, эта коза так и останется белым на всю жизнь.

- Ира, а ты не пытаешься отвлечься? - спрашиваю я.

- Легче никогда не станет, - эта коза отрывает глаза от бисера, который сплетает в цепочку. - Я нифига не боюсь. Это все осталось внутри, этого выпустить из памяти нельзя, и от этого шибко плохо. Не забыть, не отвлечься. Маме, естественно, шибко хреново, но с прошлого годика ей намного легче. Она основала музей в школе, после этого этого ей стало намного легче.

У Иры в ноге восемь осколков. Они в такой степени мелкоструйные, что выудить их невозможно.

- Они болят не переставая. Я уже привыкла. Мне все гав.., в смысле все равно. Четвертого сентября хоронили брата и сестру. Седьмого сентября у бабушки был день рождения.

Пью чай большими глотками - тяжело гнать с таким ребенком.

- Они нас снимали на камеру, - гонит Ира, не отрываясь от плетения. - На третьи сутки эти челы стали шибко злые. Начали в людей стрелять. В нас. Они шибко пили. Они искали подвал, а там его не было. Говорили: это вам не "Норд-Ост"... Там с самого первого дня чел древний лежал. Он хотел спасти некоторых спиногрызов, там же гурьба была, эти челы были полумертвые. Он пытался их перенести на улицу - его убили. С детьми, не знаю что. На вторые сутки его убрали, старшеклассники вытирали за ним кровь. Мужчин водили расстреливать. Это было жутко и в то же час не страшно... Сес­тру убило в затылок. Осколок. Первым взрывом. А брата - вторым взрывом: осколочек зашел сквозь пузо и выполз посредством грудь... Нас повели в столовую, мама брякнула живому физруку отложить(не не личинку!) решетку. Он отодвинул. Мы бэгнули выбегать. Зашел террорист, фамилия его Ходов. Мама выползла последней. Он кинул гранату. Андрей Туркин из "Вымпела" лег на нее... Это все внутри осталось. Запамятовать нельзя... Я нифига не боюсь.

- Может, тебе так несложно кажется?

- Нет, не кажется.

- В Беслане мал-мал чувствуется разделение спиногрызов на тех, которые там были и которые не были.

- Конечно, есть разделение. Нам завышают оценки, не оставляют на второй год, када нада оставить. Другие возмущаются.

- Ты думаешь, это хорошо?

- Нам же лучше - нехай завышают.

- Кем ты хочешь стать?

- Военным иль пластическим хирургом.

- А представляешь: будешь погано обучаться - вместо правой ноги отрежешь левую.

- Тогда не необходимо завышать... Но скандалы и драки все однохренственно будут. Терактным выдали гроши на лечение, а эти челы тряпки покупают. Терактный гонит другому: что у тебя за кеды старые - у меня вот новые кроссовки. Или деньгами меряются: у меня в банке два миллиона, а у тебя нифига. Вот и начинаются драки.

- А как у вас относятся к чеченцам?

- У нас в Осетии считают, что все чеченцы - террористы, и в принципе так оно и есть.

- А Аслан?

- Аслан... Да. Но таких людей, как этот чел, мало. Ну да... Там были посреди террористов ингуши, русские и один хлопчик из Москвы. Но, знаешь, у нас в Осетии есть и кударцы, и дигорцы. Осетины их тоже не любят.

В прошлом году в лагере произошел этакий случай: девочка из Беслана пожаловалась родственникам на то, что вместе с ними в лагере прожигают дети-чеченцы. Через немного дней у ее домика остановились две охренительные черные машины. Из них вышло достаточно полно осетинских мужчин. Навстречу им по дорожке бежал паренек трех лет. Мужчины его поймали.

- Мальчик, как тебя зовут? - сурово спросили они.

- Марат, - ответил мальчик.

- Кто ты по национальности?

- Че-че-нец.

Мужчины забрали свою девочку и уехали.

- Не знаю, кто кого меняет: среда спиногрызов иль спиногрызы общество, - гонит мне Тео за ужином. - Мы, взрослые, не можем изменить политику и экономику, но мы можем изменить близкое касательство к спиногрызам. Их нада уськать, с ними нада играть, с ними нада без затей быть.

- Тео, на что ты приезжаешь сюда? - спрашиваю я. - Что тебе это дает?

- Мне?! - Тео пугается. - Ничего. Конечно нифига! Что это может мне дать? Я еду сюда не для того, чтобы передохнуть иль посмотреть, как скверно живется некоторым людям. Мне приходится выискивать спонсоров, чтобы уплатить за поездку...

- Но, Тео, я не о бабосах. Ты потому как что-то получаешь - радость, энергию от общения с детьми, ощущение удовлетворения?

- Нет, джок, джок! - кричит Тео на русском и продолжает на английском. - Я езжу сюда уже Осем годков и встречаю здесь одних и тех же спиногрызов. Мы как семья. Я возвращаюсь в семью.

- А если что-нибудь случится с членом семьи - маленьким слоником, - что ты сделаешь?

- Тяжелый вопрос... Мне уже пятьдесят два, усыновлять поздно. Финансово подмогнуть им сложно. Я даю им любовь, внимание. Я не могу подсобить всем, не могу запомнить даже все имена. Быть здесь - для меня достаточно.

- Но довольно ли это для них?

В два часа ночи я возвращаюсь к себе. Я живу в гостинице из красного кирпича в десяти минутах ходьбы от коттеджей. Проходя через небольшую темную рощу, освещаю себе дорогу мобильным телефоном. Затем разговора с Тео я догнала, какая мысля тревожила меня эти два дня: для "них" этого маловато будет. Через две недели эти челы вернутся в свои интернаты, где не будет Тео, который их рассмешит, не будет Марии, которая спросит, какие эмоции эти челы испытали за день. История Теи печальна от начала до копца, особенно потому, что финал уже известен. И все понимают: никакого хеппи-энда не будет. Но неужто неотвратимый нерадостный финал - предлог лишать спиногрызов хотя бы временной любви и радости?

Третий день

- Мррр, мя-я-я-у. Ав-ав-ав , - Тео изображает животных.

Мы сидим напротив Теи - эта коза нас рисует. Мы подглядываем. Меня Тея изобразила черной кошкой в платье такого же цвета, как ее кепка. А Тео - розовой собачеллой. Сама Тея - белка.

- А я вас нынче зырила, - гонит эта коза мне. - В красном домике. Вы закрывали окно, а я стояла внизу и смотрела.

- Отчего же ты не помахала мне рукой? - спрашиваю я.

- Не знаю, - улыбается Тея.

Я зырила ее, када закрывала окно. Она одиноко стояла под деревьями, держа в руках свою кепку.

Тео рисует желтый цветок. Это Тея.

- Подсолнух? - спрашиваю я.

- Нет, джок, - отвечает этот чел. - Я его сам придумал. Это не подсолнух. Это ясный цветок... Она так улыбалась еще несколько лет назад, - вздыхает этот чел. - Она меняется, не в лучшую сторону.

Мы договариваемся с Теей повстречаться вслед за тем обеда и вместе испечь пирог-курник. Курицы у нас джок, и я решаю сменить ее белыми грибами, растущими за коттеджами.

За обедом в столовой за мой стол подсаживаются Аслан и Ваня. Мы едим кокосовое пирожное, када к нашему столику подходит Тата и передает Аслану конверт. Ныне эта коза выполняет функции почтальона. Аслан разворачивает конверт. Я вижу, что в копце листа просвечивает виселица. Ваня наклоняется к письму. "Ну нифига себе!" - гонит он. Аслан выбегает из столовой.

- Там было написано: мерзкий чеченец, что ты делаешь в этом лагере? Убирайся в свою Чечню! - гонит Ваня. - Если это пацаны из Беслана, - Ваня встает. - Если это они... Я должен с ними солидно поговорить.

В коттеджах Аслана джок. Я обхожу столовую, спускаюсь по тропинке к озеру. Аслан стоит близ старой лодки и плачет. Рядом с ним - золотистый ретривер.

Аслан родился в Ачхой-Мартановском районе Чечни. Первая битва началась, када ему исполнилось два года. Когда снаряд попал в их дом, этот чел дрыхнул, а мамаша стирала. Активизация войны этот чел запомнил так: босые ноги мамы бегут по траве, этот чел - у нее на руках. Они с соседями (а в селах все соседи - родственники) сели в старую "Волгу". Двадцать один чел. Машина была такая старая, что останавливалась через каждые десять метров. Аслан помнит шум: по дороге бегали люди, стреляли, бомбили. Потом закричала тетя - эта коза не могла откопать своего ребенка. Они сидели на нем - все двадцать чел. Когда эти челы встали, этот чел уже не дышал.

Два месяца эти челы прожигали у бабушки в подвале. Подвал был прочный, бетонный, и в него съехалась вся родня. Одно из далеких детских воспоминаний: просыпаясь, этот чел зырил долгий деревянный стол, за ними сидели его двоюродные братья и сестры и уськали Коран. Они никогда не раздевались - всю дорогу были наготове.

Потом эти челы переехали в Грозный, сняли дом, спиногрызы поперли в школу, и все, казалось, стало налаживаться, но началась вторая война. Аслану тада было Осем годков. Инициация второй войны этот чел помнит шибко хорошо: этот чел попер в сад и хотел сдернуть грушу, но только этот чел протянул к ней корягу, как над башкой пронеслись самолеты. Было слышно, как снаряды упали где-то неподалеку. Вечером с работы пришла мама, эта коза плакала - не верила, что начинается вторая война. Они с сестрой и братом по-прежнему бродили в школу, но не было никакой гарантии, что, вернувшись, эти челы застанут родителей живыми.

- У нас был пожилой подвал, - гонит Аслан. - Мы его почистили и прожигали в нем довольно долго. Как-то справлялись, не помню, голодали: мы ели не этот кокретно день, завсегда были голодные. Сперва нам дали двадцать четыре часа, чтобы собраться и съехать из Грозного, но нам было некуда ехать... Военные заходили в наш дом, мы слышали их шаги наверху. Мы сидели тихо, запрещено было дарить о себе знать. Страшно было. Очень. В одно прекрасное времечко я уснул, а родители выползли из подвала. Я до сих пор слышу эти шаги над башкой, я чувствовал дыхание и явственно слышал все, чё творилось наверху. Я до сих пор не знаю, кто это был... Наверное, мои детские страхи... Потом мы с соседями погрузились в немалый КамАз и выехали из Грозного. Мы ехали на границу, не помню куда. Было шибко страшно. Мы сшили немалый белый флаг и повесили его на КамАз. Мы попадали в какие-то перестрелки, мы зырили тех, кто стрелял, вовсе близко. Видели самолеты. Это был ужас... Мы доехали до какого-то обрыва, выползли из машины и кувырком спускались вниз. Не помню, куда мы потом попали. Кажется, вернулись к бабушке... Не знаю, каким чудом мы выжили.

В Москву Аслан попал из Ингушетии - его родительница построила барак, в нем прожигали двенадцать чел. Центр "Дети Марии" пригласил из лагеря пятерых недурственно рисующих спиногрызов. Аслан попал в их число. Мария предложила ему остаться в Москве.

- Что-то случилось? - спрашивает меня Тея.

Она чистит картошку для пирога.

- Смотри не порежься, - отвечаю я.

Никита трет морковку на терке. Я мою грибы. Позже чаепития в лагере состоится собрание, посвященное письму.

- Это не мои спиногрызы, - в кухню заходит Альбина Гавриловна. Она еле-еле==немного не плачет. - Я знаю своих спиногрызов, эти челы не могли накарябать такое письмо. Это был кто-то из взрослых. И к Беслану это письмо не имеет никакого отношения...

Собрание проходит в домике зебр. "Фэмили-хэды" собираются на кухне за столом. По левую корягу от меня - кратко стриженная тетка. Мне настукивали, что когда-то в ее жизни случилась трагедия, совладать с ней помогли "Дети Марии". Рядом - полная леди в тельняшке со схожей судьбой. Девушка-итальянка со своим бойфрендом. Напротив меня - супруг и жена. Он америкос, познакомились в лагере. Рядом с ними - ее сестра. И еще одна пара - муж с женой из семьи зебр. Она - в полосатом облегающем костюме.

- Кто может настучать, что произошло? - спрашивает Мария. - Кто у нас первоисточник?

Первоисточником оказываюсь я. Рассказываю, что произошло.

На кухню входит Аслан: ему разрешили наличествовать на собрании.

- Обнимите его, - гонит тетка в тельняшке, и сидящие рядом обнимают Аслана.

- Все в курсе ситуации, - гонит Мария. - Давайте этот кокретно по очереди выскажет родное соображение и внесет предложение, что совершать дальше.

Первой начинает стриженая тетка.

- Сравнительно почты, - гонит она. - Из-за того, что Петя одним из первых получил письмо от мистера Икс, этот чел счас подозревает Митю и пытается сочинять письма молоком.

Девушка-итальянка не понимает, что такое "писать молоком". Ей объясняют, что это - невидимое письмо, которое надобно подержать над свечкой, чтобы прочесть.

- На письме была черная метка, - продолжает стриженая. - Мне шибко неприятно, что чадо начинает думать, что у него есть враги. Сегодня я не позволила передать ему второе письмо... Еще один чилдрэн получил письмо - оно все надушенное, зацелованное накрашенными губами. У него тоже съехала от этого крыша. Он не понимает, что это прикол. Ему больно стало. Когда тебе признаются в любви и не подписывают письмо, то это шибко странно... Относительно предложений по почте... Надо вводить цензуру. Открытую иль тайную. Может, спиногрызам стоит об этом сказать? Если мы начнем им врать, это все гав.., в смысле все равно плохо. Нужно вводить цензуру, чтобы думали, что пишут. Это не убьет игру для спиногрызов, которые пишут письмо впервые. Они задают в них невинные вопросы, и им не стыдно выказать такое письмо.

- Я за эту идею была с самого начала, - гонит тетка в тельняшке. - Но мне даже в башку не приходило, что будут какие-то национальные... То, что произошло, это...

Все высказались по кругу за открытую цензуру. Они настукивали о том, как славно самым маленьким спиногрызам обретать письма, о том, сколько радости эти челы им приносят. Мария поддержала идею цензуры. Когда я попросила разрешения выложить свое мнение, все замялись, но Мария нехотя согласилась.

- Если вводить цензуру, то эта коза должна быть тайной.

- Почему? - спросила Мария.

- В силу того что что жертвой был не Аслан, а чел, который это письмо написал. Его надо выявить и ему надо помочь.

- Мы что, должны врать детей? В основе нашей работы лежит честность, - ответила Мария.

- Но эти спиногрызы пробудут в лагере всего две недели, а потом вернутся в интернат. Там не будет таких добрых и ништячных взрослых, как вы. И уж тем более им не попадутся такие честные люди, када эти челы выйдут из интерната.

- Она хочет брякнуть, что мы все тута только играем в честность, - подвела результат стриженая.

- В интернатах у них тоже чемоданы обыскивают, - брякнула тетка в тельняшке. - И изредка это помогает: в них находятся ворованные вещи.

- Это для нас неприемлемо, - подытожила Мария. - В основе нашей работы лежит честность. Мы не будем лгать спиногрызов.

- Я только хочу брякнуть, что вы все изумительно похожи... на Марию... - ответила я.

Поздно ночью мы пили чай у Марии, и эта коза гнала мне, что всех и каждого эта коза вынуть все гав.., в смысле все равно не сможет. В копце концов, у нее есть и свои спиногрызы. И не только свои - эта коза энергично усыновляет и удочеряет спиногрызов. Все эти челы прожигают в ее доме. Всем им эта коза помогает пристроиться в жизни. И конечно, эта коза права: лучше долбаться хоть что-то , чем ваще ничего.

Я возвращалась в наш домик из красного кирпича в три часа ночи. Шел дождь. Рощу не освещал ни один огонек, а мой мобильный телефон разрядился. Я шла на ощупь и думала о цензуре. Неужели заглядывать в чужие письма не то же самое, что обыскивать чужие чемоданы? И есть ли толк базарить о честности, када ты голосуешь за цензуру, способ сам по себе нечестный, а потом разыскивать честные пути его исполнения?

Четвертый день

Альбина Гавриловна печет осетинские пироги. Взрослые со мной не разговаривают: эти челы оби­делись.

Наверное, ошибся тот Режиссер, который собрал в одном месте столь разных людей. Кто здесь охренительная терпила - спиногрызы из Беслана иль Аслан? Жуть заложников тянулся три долгих дня, а его - страсть сколько лет. Стоит ли их сталкивать? Не бесланские спиногрызы написали то письмо. Это был кто-то из взрослых. Кто-то , озлобленный на жизнь. А когда-то в детстве этот чел мог быть таким же солнечным цветком, как Тея.

Я уезжаю вечером. Меня провожают Ваня и Тео.

- Мы устраиваем шоу, - гонит Тео. - Мы клоуны, но не жертвы. Контраст промеж.., вы не смейтесь, промежду клоуном и жертвой шибко велик. Потерпевшая сторона - это трагедия. Клоун - комедия. Если ты клоун, то уже не жертва.

- Ладно бы удержать эту дистанцию промеж.., вы не смейтесь, промежду комедией и трагедией, - говорю я. - И не обрести в результате трагикомедию.

Ваня и Тео машут мне корягами. Я вспоминаю слова Вани: "Главное - чтобы спиногрызам было ништяк, а им здесь хорошо". Кому об этом лучше судить, как не бывшему интернатовцу?

Фотографии: Оксана Юшко для "РР"

Keywords: